Fr
Fr
15 июня 1858 года — 2 марта 1859 года
Париж — Кельн — Берлин — Штеттин — Санкт-Петербург — Финляндия — Валаам —
Санкт-Петербург — Москва — Нижний Новгород — Казань — Саратов — Царицын —
Астрахань — Кизляр — Дербент — Баку — Тифлис — Поти — Марсель.
Русская тень скользнула по улицам Виллер-Котре туманным февральским утром 1814 года, когда под окнами дома, где жило семейство Дюма, промчался отряд бородачей в мохнатых шапках, широких штанах с лампасами и с длинными пиками наперевес. Будущему писателю было 12 лет. Сквозь неплотно прикрытые ставни он видел, как на пороге своего дома выстрелом из пистолета был убит сосед-чулочник, замешкавшийся в дверях.
Ночью Дюма приснился кошмар. Детский страх перед казаками забудется только 44 года спустя, после встречи с ними в астраханских степях.
Дюма много путешествовал. Почти в каждом его романе можно встретить впечатления и описания стран, городов и маршрутов, почерпнутые из личного опыта. «Путешествовать, — писал он, — значит жить во всей полноте этого слова... значит дышать полной грудью, радоваться всему, предаваться творчеству как настоящему твоему делу, искать в земле никем не тронутые залежи золота, а в воздухе — никем не виданные чудеса...» («Впечатления о путешествии в Швейцарию»).
Его писательское кредо гласило: «Есть одна вещь, которую я совершенно не способен сделать: книга или драма о местах, которых я не видел». И все же порой он совершал воображаемые путешествия в те страны, куда не мог добраться физически. Таковы, например, его «Впечатления о поездке в Океанию» и «Впечатления о поездке в Бразилию», где он никогда не бывал.
Россию писатель тоже впервые посетил в своем воображении.
В 1840 году вышел роман Дюма «Записки учителя фехтования», основанный на фактах из жизни декабриста (см. концевую сноску 1) И.А. Анненкова. Необыкновенно точным описанием Петербурга книга была обязана мемуарам О. Гризье и других европейских путешественников, побывавших в России.
Но вместо того, чтобы приблизить Россию к писателю, роман отдалил его встречу с ней. Император Николай I счел книгу опасной, и пока он был жив, Дюма числился в России persona non grata.
Перемены наступили только после восшествия на престол Александра II, который провозгласил курс на либеральные реформы. Декабристы получили амнистию, цензурные строгости были смягчены.
Страстью к путешествиям Дюма наделил и своего любимого героя — графа Монте-Кристо. В 1858 году писатель встретился с ним наяву. Это был граф Г.А. Кушелев-Безбородко, владелец громадного состояния, меценат, литератор, завзятый турист, коллекционер знаменитостей и возможный прототип князя Мышкина из романа Ф.М. Достоевского «Идиот». Он предложил Дюма сопровождать его в Петербург и взял на себя путевые издержки и хлопоты по получению визы.
15 июня 1858 года Дюма выехал из Парижа и спустя всего неделю сошел по трапу парохода на Английскую набережную у Николаевского моста в Петербурге. Город с первого взгляда очаровал его: «Я не знаю, есть ли в мире какой-нибудь вид, который мог бы сравниться с развернувшейся перед моими глазами панорамой...».
Остановившись в усадьбе Кушелева-Безбородко, писатель начал знакомство с городом. В его распоряжении были дрожки (концевая сноска 2), кучер и несколько русских слов: naprava ― à droite, naleva ― à gauche, pachol ― va, stoi ― arrêtez, damoi ― à la maison (концевая сноска 3).
Очарование Севера
Поэзия белых ночей привела Дюма в восторг: «Ничто на свете... не поможет вам представить себе июньскую ночь в Санкт-Петербурге — ни перо, ни кисть. Это какое-то наваждение... Все вокруг вас жемчужное, переливается опаловыми отсветами, но не так, как бывает на рассвете или в сумерках: свет бледный, и все же в нем нет ничего болезненного, он озаряет предметы сразу со всех сторон. И ни один предмет не отбрасывает тени. Прозрачные сумерки, не ночь, а лишь отсутствие дня; сумерки, но все предметы вокруг легко различить, словно наступило затмение солнца, но в душе нет смятения и тревоги, как бывает во всей природе при затмении; лишь освежающее душу молчание, радующий сердце покой, тишина, к которой все время прислушиваешься: не раздастся ли ангельское пение или глас Божий!»
Визит литературной знаменитости вызвал в городе ажиотаж. «Весь Петербург в течение июня месяца только и занимался г-ном Дюма, — писал в журнале «Современник» И.И. Панаев. — О нем ходили различные толки и анекдоты во всех слоях петербургского общества: ни один разговор не обходился без его имени, его отыскивали на всех гуляньях, на всех публичных сборищах, за него принимали бог знает каких господ. Стоило шутя крикнуть: “Вон Дюма!” — и толпа начинала волноваться и бросалась в ту сторону, на которую вы указывали. Словом, г-н Дюма был львом настоящей минуты». В сентябре А.И. Герцен сетовал: «Со стыдом, с сожалением читаем мы, как наша аристократия стелется у ног Дюма, как бегает смотреть «великого курчавого человека» сквозь решетки сада, просится погулять в парк к Кушелеву-Безбородко».
В 1858 году Николаевская железная дорога (Петербург — Москва, 645 км) уже была построена. Время в пути составляло 26 часов. 4 августа в 10 часов утра поезд доставил Дюма на Николаевский вокзал. Больше месяца писатель прожил в Москве, в доме французской актрисы Женни Фалькон, вышедшей замуж за графа Д.П. Нарышкина. «Очаровательный особнячок, объединенный с основной виллой живой изгородью и садом, полным цветов».
В день приезда Дюма отправился осматривать Кремль. «Кремль, который я увидел в тот вечер, — вспоминал он, — в нежном сиянии, окутанный призрачной дымкой, с башнями, возносящимися к звездам, словно стрелы минаретов, — показался мне дворцом фей, который нельзя описать пером.
Я вернулся изумленным, восхищенным, покоренным – счастливым».
Но вообще его впечатления от древней русской столицы двоились: он называл ее то великим восточным городом, то «большой деревней», «ибо Москва со своими парками и лачугами, своими озерами и огородами, воронами, что кормятся рядом с курами, хищными птицами, парящими над домами, скорее огромная деревня, нежели большой город».
Конечно, Дюма не был бы собой, если бы ограничил свое знакомство с Россией только двумя столицами. Его манила Волга, южные степи, Кавказ...
18 сентября он отправился в Калязин, где сел на пароход до Нижнего Новгорода. Ему не терпелось посетить знаменитую Нижегородскую ярмарку — грандиозное создание инженера А. Бетанкура. «Перед нами открылось такое зрелище, что я ахнул от удивления». Это был настоящий ярмарочный город площадью 500 тыс. кв. м, включавший в себя Главный дом, боковые административные корпуса, 48 торговых корпусов и пристань. Через Оку был переброшен полукилометровый мост — длиннейший на то время в России.
Дюма ожидал сюрприз. Местным губернатором был Александр Николаевич Муравьев, участник декабристского «Союза благоденствия», прошедший через сибирскую ссылку. В губернаторском доме писателя ждала встреча с графом и графиней Анненковыми — Иваном Александровичем и Прасковьей Егоровной (Полиной Гебль), — которые послужили прообразами героев его романа «Учитель фехтования». Они долго и оживленно беседовали. Полина показала Дюма необычную семейную реликвию — браслет с крестом, выкованный А.А. Бестужевым-Марлинским из кандалов Анненского. Браслет был заклепан на ее руке как символ вечности их союза.
Путешествуя по России, Дюма неоднократно сталкивался со свидетельствами популярности «Учителя фехтования». В Нижнем Новгороде он обнаружил на ярмарке продавца платков с изображением сцены из романа, «а именно — нападение волков на телегу, в которой ехала Полина».
По поводу цензурного запрета «Учителя фехтования» Дюма передает в своих записках следующий анекдот:
«Княгиня Трубецкая, подруга императрицы, жены Николая I, рассказывала мне, как однажды царица пригласила ее в отдаленную комнату своей половины, чтобы вместе прочитать мой роман.
Как раз в это время дверь отворилась и вошел император.
Г-жа Трубецкая, выполнявшая роль чтицы, быстро спрятала книгу под диванной подушкой.
Император подошел и, стоя перед своей августейшей супругой, которая дрожала более, чем обычно, произнес:
“Вы читаете, мадам?”. — “Да, Ваше Величество”. — “Сказать вам, какую книгу вы читаете?”
Императрица молчала.
“Вы читаете роман г-на Дюма «Учитель фехтования»”. — “Как вы догадались, Ваше Величество?” — “Право, не трудно было догадаться, это последний роман, который я запретил”».
В Нижнем Новгороде писатель провел три дня, а затем отплыл в Казань и далее — в Саратов, Царицын, Астрахань, а откуда — на Кавказ. На Кавказе он посетил Кизляр, Дербент, видел в Баку разлившуюся по морю горящую нефть, в Тифлисе (концевая сноска 4) слушал итальянскую оперу, взбирался на вершины гор, осматривал монастыри и храмы, присутствовал на богослужении огнепоклонников, наблюдал похоронную церемонию мингрелов, встречал вместе с шиитами «мухаррам» — первый месяц мусульманского календаря.
Всюду его ожидал горячий прием, а в Дагестане его даже короновали «императором литературы». Война на Кавказе еще продолжалась, и Дюма старался быть справедливым к обеим сторонам. Побывав в перестрелке с чеченцами, писатель отдал должное и великолепной кавалерийской выучке казачьего конвоя, и храбрости горцев.
Путешествие казалось ему нескончаемой восточной сказкой: «Я здесь путешествую, как принц. Русское гостеприимство такое же потрясающее, как и уральские золотые прииски». Писатель восхищался русским гостеприимством, но предупреждал: «Никогда не заглядывайтесь на вещь, принадлежащую русскому человеку: сколько бы она ни стоила, он вам ее непременно подарит!»
Увлечение экзотикой сменялось в нем искренними попытками понять — не умом, так сердцем — эту необъятную загадочную страну. Это было нелегко, ведь «в России ничего не делается так, как в других странах».
И однако же на страницах его путевых очерков встречаются меткие наблюдения, не потерявшие и ныне своей актуальности. Вот, например, весьма злободневное замечание:
«Я останавливаюсь на мосту и смотрю на крепость.
Прежде всего в глаза бросается то, что колокольня Петропавловского собора одета в леса: ее реставрируют.
Вот уже год, как поставили леса, и они будут стоять еще год, два, а возможно, и три.
В России это называется «подновление траченого».
Но можно перевести и как «присвоение растраченного».
В России невозможно, как говорят у нас в народе, поужаться в тратах; здесь всякая трата неизбежно переходит в растрату, и, однажды начав, здесь никак не могут остановиться».
Или вот еще, как будто взятое из вчерашней газеты: «В России, как и везде, но больше, чем где бы то ни было, благотворительные заведения имеют целью прежде всего содержать известное число чиновников.
Те, для кого они были основаны, — это уж во вторую очередь, если очередь вообще до них доходит».
Следующая российская задачка никем не решена до сих пор: «Россия — страна неразрешимых арифметических задач. Повар императора, например, получает сто рублей в месяц, и из этих ста рублей он должен платить своим помощникам. У него их двое: первый получает сто пятьдесят рублей, второй — сто двадцать!».
Вот еще знакомая картина: по пути в Елпатьево экипаж, в котором ехал Дюма, безнадежно увяз в рыхлом песке. Причина в том, что строители дороги «забыли проложить настил из сосен».
Если в ХХ веке СССР был «страной Советов», то для Дюма Российская империя — это «страна советников»: действительных, тайных, статских, коллежских, надворных, титулярных. Результат, впрочем, один: «Россия — страна, в которой советников больше, чем где бы то ни было, и которая меньше всех прислушивается к советам».
Порой французского писателя охватывала вполне русская тоска бесконечных просторов: «Именно безлюдье особенно поражает и более всего удручает в России».
Из забавных наблюдений писателя упомянем его попытку разобраться в тонкостях российского сквернословия: «Ассортимент ругательств столь же разнообразен, как и обороты речи, выражающие нежную любовь; никакой другой язык так не приспособлен к тому, чтобы поставить человека намного ниже собаки.
Заметьте к тому же, что это нисколько не зависит от воспитания. Благовоспитанный и утонченный аристократ выдаст “сукина сына” и “твою мать” с той же легкостью, как у нас произносят “ваш покорный слуга”».
Из Астрахани в Кизляр Дюма сопровождал казачий конвой, любезно предоставленный гетманом астраханских казаков генералом Н.П. Беклемишевым. Оказавшись в южнорусских степях наедине с персонажами своих детских кошмаров, писатель нашел, что казаки вовсе не так уж страшны и «на поверку оказались очень симпатичными людьми».
С первого и до самого последнего дня пребывания в России Дюма не знал, что постоянно находился под тайным полицейским надзором. Начальник Третьего отделения собственной Его Величества канцелярии князь В.А. Долгорукий получал подробные отчеты с мест от градоначальников и полицмейстеров. Подозревали, что французский писатель склонен к «хитрому разведыванию расположения умов по вопросу об улучшении крестьянского быта и о том значении, которое могли бы приобрести раскольнические секты в случае внутреннего волнения в России».
«Благонамеренные» издания и вовсе костерили французского гостя на чем свет стоит. Писали, что традиционное русское радушие больше похоже на раболепство перед иностранцем. Не чурались и откровенного издевательства над Дюма и его сочинениями. В этом отношении всех переплюнул журнал «Иллюстрация», который в большой статье, печатавшейся в № 26—30 (1858), выставил Дюма литературным поденщиком и плагиатором. Более того, по мнению автора, пожелавшего остаться неизвестным, Дюма «убил литературу, (…) искажая историю, составляя произведения, раздражающие, неизящные, лишенные значения. Он испортил вкус публики, которая уже не замечает красот языка, скучает истиной... Это, может быть, слишком строго, но потомство будет еще строже нас».
Дюма повезло, что он не понимал по-русски, иначе его впечатления от путешествия вряд ли были бы такими восторженными.
Потомство все же смягчило приговор «Иллюстрации». Путевые очерки Дюма («Впечатления о поездке в Россию») впервые были полностью переведены на русский язык и изданы в 1993 году. С тех пор в России у них появились миллионы читателей.
Знакомство Дюма с Россией и Кавказом закончилось в г. Поти. 1 февраля 1859 года он поднялся на палубу парохода «Великий князь Константин», который взял курс на Марсель. Месяц спустя писатель сошел по трапу в марсельском порту, облаченный в грузинский национальный костюм и с кривой восточной саблей на боку. Следующая его заграничная поездка состоялась в мае 1860 года, когда он устремился в Палермо — навстречу победоносным войскам Гарибальди (концевая сноска 5).
В Россию Дюма больше не вернулся.
Карта путешествия Александра Дюма
