Fr Fr

Глава 1. Внешняя политика - Оборона

Деланоэ Игорь Деланоэ Игорь
11 ноября 2017

"Ближний Восток: путь к российскому могуществу?"

В 2016 г. Ближний Восток оставался одним из важнейших направлений российской внешней политики. В то время как внутри страны продолжался постепенный выход из экономического кризиса, на украинском направлении ситуация оставалась относительно стабильной, не давая, однако, при этом надежд даже на частичную отмену антироссийских западных санкций. В этом контексте сирийский кризис снова предоставил Москве возможность показать себя как серьезного стратегического игрока, тем более что Россия уже закрепилась в регионе как незаменимый участник военно-политических процессов. В этом ей помогла сначала нерешительность Вашингтона, а затем и произошедшая смена администрации в США. Параллельно с в целом удачно проводимой военной операцией Кремль начал серию дипломатических переговоров с Белым домом с целью достичь политического соглашения по урегулированию кризиса. Проведенная работа хотя и не привела к желаемой цели в период сотрудничества с администрацией президента Обамы, тем не менее позволила достичь некоторых результатов: очевидным успехом можно считать принятие СБ ООН резолюции № 2254 в декабре 2015 г.

С другой стороны, это выявило пределы российско-американского сотрудничества, которое распалось после тяжелой битвы за Алеппо осенью 2016 г. Последовавшее дипломатическое фиаско тем не менее стало источником возникновения новой многосторонней региональной системы во главе с «треугольником» Россия – Турция – Иран. Единственным событием, по-настоящему омрачившим российское вмешательство в Сирии, стал российско-турецкий конфликт, произошедший в ноябре 2015 г., после того как ВВС Турции сбили российский истребитель. Однако конфликт был благополучно преодолен летом 2016 г., после извинений президента Эрдогана, что открыло путь для тактического сближения Москвы и Анкары на севере Сирии (где Турция участвовала в снятии осады с восточного Алеппо). Стремление России использовать свой успешный возврат на ближневосточную стратегическую арену побудило ее к расширению диалога со странами Персидского залива и к укреплению отношений, которые сложились у нее с Ираном по сирийскому досье. В экономическом плане Москва располагает значительным потенциалом на Ближнем Востоке, где она продолжает укреплять свои позиции. Таким образом, анализируя действия, которые предпринимает Россия при возвращении на Ближний Восток, можно вычленить основополагающие принципы, которыми руководствуется Кремль. Наконец, на фоне нескончаемого сирийского кризиса и периода неопределенности, наступившего после прихода к власти в США Дональда Трампа, Россия уже начинает закрепляться в Ливии с целью упрочить свое стратегическое присутствие на Ближнем Востоке.

Некоторые принципы действия России на Ближнем Востоке

Россия воспринимает Ближний Восток через призму геополитики. С точки зрения Москвы хаос, который охватывает Ближневосточный регион, – результат преобразования международной системы, которая движется от однополярности к многополярности. При этом из-за отсутствия руководящего начала и архитектуры безопасности Ближний Восток сам по себе не может стать одним из полюсов этой меняющейся мировой системы. Там происходит столкновение интересов нескольких конкурентов (Турции, Ирана, Саудовской Аравии, Исламского государства), которые стремятся утвердить свое влияние в регионе. На фоне анархии, порожденной борьбой за влияние, Москва воспринимает государственные образования как последний заслон перед распространением хаоса. Соответственно, вмешательство Москвы в Сирию носило консервативный характер и было продиктовано желанием сохранить государственные структуры вокруг российского «окна на Ближний Восток». В рамках такого подхода проблема демократизации ближневосточных государств отступает на второй план перед необходимостью стабильности и порядка. Нерегиональные державы (США и Россия) продолжают играть главную, подчас преувеличенную, роль в сфере безопасности, что свидетельствует о неспособности региональных игроков преодолеть те связанные с безопасностью вызовы, с которыми они сталкиваются. В сущности, имеет место известная историческая преемственность, поскольку после падения Османской империи вопросы безопасности в регионе решались иностранными державами (соглашение Сайкса-Пико, биполяризация Ближнего Востока во время «холодной войны», затем Pax Americana после 1991 г.).

При этом, несмотря на то, что сирийский кризис сделал явным интерес Москвы к Ближневосточному региону, не следует переоценивать место, которое отводится Ближнему Востоку в иерархии российских внешнеполитических приоритетов. Согласно последней редакции «Концепции внешней политики Российской Федерации» от 30 ноября 2016 г., в центре жизненных интересов России находится, как и прежде, ближнее зарубежье, а также пространство, которое образуют Содружество независимых государств (СНГ) и Евразийский экономический союз (ЕАЭС). Следующими названы вызовы, возникающие в процессе отношений Москвы с Западом; затем – проблемы, связанные с Арктикой и Азиатско-Тихоокеанским регионом; и только после этого – Ближний Восток, которому посвящены только шесть из ста восьми разделов Концепции (концевая сноска 1). Тем не менее, важность Ближневосточного региона для Кремля существенно возросла с начала 2010-х гг., в результате, с одной стороны, «арабской весны», и, с другой стороны, ухудшения отношений между Россией и евроатлантическим сообществом. Кроме того, возвращение Москвы на Ближний Восток на фоне сирийского кризиса может послужить в среднесрочной перспективе возникновению новых российских интересов, которые добавятся к уже существующим интересам в сфере безопасности и экономики.

В своих действиях на Ближнем Востоке Россия не опирается на какую-либо стратегию, а руководствуется несколькими основными принципами. Так же, как в Грузии в 2008 г. и на Украине в 2014 г., использование военной силы в Сирии было прежде всего направлено на предотвращение того, что Кремль рассматривал как непосредственную угрозу геополитического поражения. Речь шла об исчезновении сирийского союзника, которое в сентябре 2015 г. представлялось как неминуемое в самом ближайшем будущем. В поисках ответа на этот вызов Россия наладила отношения с Ираном, поскольку интересы обоих игроков в Сирии в известной мере совпадают. В этом проявился еще один новый принцип, которым, похоже, руководствуется Россия в своих действиях на Ближнем Востоке: создание тактических связей, которые скорее вписываются в рамки взаимовыгодных отношений, чем представляют собой подлинную приверженность долгосрочному союзу, основанному на доверии. Нормализация отношений с Анкарой, кстати, позволила применить этот принцип в северной части Сирии. Тот факт, что Россия не ведет на Ближнем Востоке игру с нулевой суммой (еще один ключевой принцип ее действий в регионе с 1991 г.), облегчает ей своевременное сближение с региональными игроками, которые во всем противостоят друг другу (Иран и Израиль, Турция и курды). В случае с Ираном взаимопонимание опирается на существование общего дискурса, который нашел свое выражение в Сирии. С точки зрения Москвы и Тегерана, феномен «арабской весны» – не что иное, как «смена режимов», которая в первую очередь открыла путь западному вмешательству на Ближнем Востоке и подпитывает нестабильность, на фоне которой процветает радикальный ислам ваххабитского толка. Россия и Иран имеют общее прочтение ситуации, в котором «порядок» и «хаос» – два главных критерия. Отрицательная оценка Россией и Ираном «арабской весны» усиливается тем фактом, что как Москва, так и Тегеран считают, что они стали объектом попыток смены режима, которые они расценивают как заговор со стороны Запада: в 2009 г. в Иране и в 2012 г. в России (концевая сноска 2). Наконец, совпадает критическая позиция этих двух держав в отношении «вестернизации», т.е. набора ценностей, которые Запад преподносит как универсальные и которые служат базой для его вмешательства – в частности, в той зоне, которую он воспринимает как свой цивилизационный ареал (концевая сноска 3). Сирийский кризис сфокусировал эту общую неприязнь. Таким образом, российское военное вмешательство в сентябре 2015 г. имело цель не только предотвратить очередную смену режима, но и противопоставить российско-иранский дискурс западному.

Сирия, год второй

Успех, которым до сих пор сопровождались действия России в Сирии, объясняется ограниченным рядом поставленных целей. Российское военное вмешательство должно было предотвратить падение сирийского режима и одновременно усилить позицию России в районе Дамаска и в прибрежной части страны. Иными словами, если в 1970-х и 1980-х гг. вся Сирия была советским плацдармом, то сегодня российский «военный протекторат» распространяется лишь на «полезную часть» Сирии. Российское военное присутствие планируется как долгосрочное: в 2016 г. Дамаск подписал с Москвой ряд соглашений, обеспечивающих размещение российских войск в порту Тартус сроком на 49 лет и их бессрочное размещение на авиационной базе Хмеймим. В политическом плане, не сумев создать единую международную антитеррористическую коалицию, Москва образовала дипломатический тандем с Вашингтоном и реанимировала таким образом Женевский процесс. Однако за периодом бесплодных переговоров последовал период военной эскалации, который к концу 2016 г. оказался в целом благоприятным для сирийского режима: ему удалось усилить свою позицию в ущерб так называемой «умеренной оппозиции». Осада восточной части Алеппо явилась первой значимой военной победой сирийских властей на шестом году конфликта и стратегическим поражением для оппозиции, политический и военный вес которой существенно снизился. Нормализация российско-турецких отношений и провал российско-американского тандема повлекли за собой смещение дипломатического центра тяжести в региональном направлении, о чем свидетельствовало проведение трехсторонней встречи, состоявшейся в Москве 20 декабря 2016 г., в ходе которой тройка Россия – Иран – Турция взяла в свои руки урегулирование сирийского кризиса. Россия также продолжает активно работать с Иорданией; не исключено, что совместно с Хашимитским Королевством она попытается повторить на юге Сирии ту же систему трансграничного сотрудничества, которую она уже наладила с Турцией на севере Сирии с целью перекрыть линии снабжения боевиков.

Военные операции продолжаются, но самое жестокое сражение, похоже, предстоит на дипломатическом фронте. Сегодня Россия сталкивается с рядом вызовов, на которые ей придется отвечать в течение второго года активного участия в сирийском конфликте. Прежде всего Москве предстоит доказать, что она действительно способна выдвигать серьезные инициативы по политическому регулированию кризиса. Для этого будет необходимо разработать проект соглашения, приемлемый для всех заинтересованных сторон. Однако новая версия проекта сирийской конституции, предложенная Москвой участникам переговоров в Астане в январе 2017 г., была достаточно прохладно принята многими из них. В этом проекте конституции вооруженная сирийская оппозиция и Турция не одобряют, к примеру, следующие пункты: отмену шариата в качестве законодательной основы, отсутствие слова «арабская» в названии сирийской республики и признание за курдами особых прав. Со своей стороны, Иран недоволен подчеркнутой децентрализацией сирийского государства. Выступая в качестве внешней силы на Ближнем Востоке, Россия стремится избежать попадания в ловушку религиозных разногласий в этом регионе. При том что у Кремля до сих пор получалось не дать втянуть себя в кровавый религиозный конфликт, происходящий в Сирии и в Ираке, для России было бы крайне невыгодно позиционировать себя как светскую державу, стремящуюся организовать сирийскую политическую жизнь на основе светских принципов. Россия разыгрывает сложную многоходовку, параллельно развивая отношения с нефтяными монархиями Персидского залива, с Египтом и с Иорданией, что позволяет ей избегать обвинений в односторонней поддержке шиитов за счет отношений с суннитами. Кроме того, приверженность православию, которую периодически демонстрируют российские лидеры, также помогает опровергать обвинения в том, что Россия – светская страна, которая стремится установить светский порядок в Сирии. Продвижение светской модели государства контрпродуктивно в Ближневосточном регионе, в котором в настоящие время идут обратные процессы (т.е. десекуляризация). Таким образом, Москва представляет проект сирийской конституции прежде всего для того, чтобы подтолкнуть стороны, которые до сих пор отказывались от диалога, к переговорам. Кремль намерен использовать опыт урегулирования межконфессиональных конфликтов на Кавказе и напоминает, что в России мирно сосуществуют три монотеистические религии и примерно сто пятьдесят различных национальностей.

Третий вызов, с которым сталкивается Россия, – ее будущий вклад в построение нации (nation building) в постконфликтной Сирии. В отличие от Ливии, где государственные структуры были разрушены извне, Россия много сделала, чтобы сохранить центральную власть в Сирии. Тем не менее сирийское государство находится в кризисе, а государственные институты значительно ослаблены; власть не пользуется доверием населения. Какой бы сложной ни представлялась разработка приемлемой для всех заинтересованных сторон конституции, это не является самоцелью. Восстановление страны и формирование общественного договора в Сирии – две связанные между собой задачи. Ущерб, нанесенный Сирии и Ираку в результате военных действий последних четырех лет, оценивается в сумму от 600 млрд до 1 трлн долларов. Если бы конфликт завершился в 2017 г., понадобилось бы инвестировать 200 млрд долларов в ближайшие десять лет, чтобы вернуть Сирию к уровню развития, на котором страна находилась до начала восстаний 2011 г. Потери человеческого капитала оцениваются в 1 трлн долларов. Иными словами, страна оказалась отброшенной на семнадцать лет назад в своем развитии (концевая сноска 4). Какую роль будет играть Москва в восстановлении Сирии, учитывая ограниченность ее собственных финансовых ресурсов? Сможет ли Россия участвовать в строительных работах на территории, относящейся к ее «сфере влияния» в постконфликтной Сирии? Возможно, Москва примет участие в будущем плане по восстановлению страны, который должен быть разработан и профинансирован Новым банком развития (НБР) стран БРИКС. Однако именно Китай и нефтяные монархии Персидского залива располагают необходимыми финансовыми возможностями для восстановления Сирии. Катар мог бы профинансировать инфраструктурные проекты по той же модели, что в Ливане, или энергетические газовые проекты по типу тех, которые он финансирует в Секторе Газа (такое финансирование относилось бы к регионам с большинством суннитского населения).

Каковы новые горизонты?

В ближневосточном регионе на сегодняшний день наблюдается так называемый «кризис лидерства», и в этом контексте можно предположить, что разрешение сирийского кризиса российско-американским тандемом создаст новую динамику в регионе, которая, возможно, затронет и другие досье (палестинско-израильский конфликт, Ливия, Йемен и пр.). В йеменском кризисе Россия не сильно афиширует свою позицию, поскольку для арабских стран Персидского залива, с которыми Москва стремится к выстраиванию конструктивного диалога, ситуация в Йемене более важна, чем сирийский конфликт. Критика со стороны Кремля относилась преимущественно к гуманитарной стороне этого кризиса, поскольку Россия, к большому разочарованию Тегерана, не хотела бы давать основание полагать, что она поддерживает повестку дня, продвигаемую Ираном в Персидском заливе. Российское внешнеполитическое ведомство активно работает через свое представительство в Эр-Рияде над отменой морской и воздушной блокады Йемена, которую установила коалиция, возглавляемая Саудовской Аравией. Кроме того, в 2016 г. Кремль снова обратил свое внимание на ливийское досье. Москва заявила, что она намерена вносить вклад в поддержание территориальной целостности Ливии, а также в процесс национального примирения в этой стране, посредством продвижения диалога между правительством в Триполи и силами маршала Хафтара, который дважды посещал российскую столицу в 2016 г. При том что российские эксперты, по-видимому, воспринимают Хафтара как нового лидера, призванного сыграть важную роль в будущем страны, визит премьер-министра Ливии Фаиза Сараджа в Москву свидетельствует о том, что в Ливии, как и в других странах Ближневосточного региона, Россия стремится поддерживать диалог со всеми участниками конфликта. Для Кремля важно мобилизовать влияние, накопленное им в Сирии, чтобы внести вклад в решение важнейшей проблемы безопасности, затрагивающей Египет и Алжир, с которыми Россия поддерживает хорошие партнерские отношения. Позиция Москвы, Каира и Абу-Даби совпадает по ряду вопросов в рамках ливийского досье. Это, в свою очередь, дает России возможность упрочить отношения с арабскими странами суннитского толка. Кроме того, Кремль стремится обеспечить себе возможность участия в восстановлении Ливии, где Россия рассчитывает получить для своих компаний контракты по крупным инфраструктурным проектам. Еще один перспективный рынок, на котором российские производители оружия традиционно занимали ведущее место, – вооружение ливийской национальной армии. Наконец, в то время как европейцы, похоже, отстранились от участия в процессах дипломатического урегулирования сирийского кризиса и сосредоточили свои усилия на Ливии, Москва хотела бы получить дополнительные рычаги влияние на Брюссель в этом чрезвычайно важном для ЕС регионе (вопросы незаконной миграции, добыча нефти).

 При том что приход к власти администрации Трампа вызывает многочисленные вопросы относительно политической линии США на Ближнем Востоке, это тем не менее вызвало определенный энтузиазм у арабских стран Персидского залива и у Израиля, которые остались недовольны результатами президентства Барака Обамы. Враждебный настрой нового американского президента в отношении иранского режима и заявленная им решимость в борьбе с исламским терроризмом могут стать для него поводом сближения с Москвой. Однако маловероятно, что Кремль примет участие вместе с США, нефтяными монархиями Персидского залива и Израилем в новой политике сдерживания, направленной на ограничение влияния Ирана на Ближнем Востоке. В подобном случае Россия оказалась бы в положении «младшего» партнера США, а именно из такого положения она стремилась выйти во время кризиса на Украине. К тому же участие России в подобной политике вошло бы в противоречие с ее установкой не вести игру с нулевой суммой, при том что исходя именно из такого принципа Москва действовала в Ближневосточном регионе после 1991 г.

Заключение

В течение 2016 г. России удалось значительно расширить свое присутствие в Сирии и выйти за рамки просто поддержки дамасского режима. Сегодня Кремль является ключевым игроком дипломатических переговоров, которые ведутся в Женеве и Астане с целью урегулирования сирийского кризиса и в которых активно используется и проверяется на прочность способность Москвы поддерживать диалог с самыми различными участниками. Российско-американское соглашение, которого одни опасаются, а другие с надеждой ждут и которое стало действительно возможным после прихода к власти Дональда Трампа, может оказаться решающим в сирийском вопросе. По крайней мере, именно такого мнения преимущественно придерживаются в Москве. Подобное соглашение дало бы возможность дать новый импульс также и в разрешении других масштабных кризисов (палестино-израильский конфликт, Ливия, Йемен и пр.). Однако и Россия и США должны проявлять осторожность, чтобы не возникло впечатления, что они проводят взаимовыгодные сделки в обход региональных участников процесса. Наконец, при том, что успехи Кремля в Сирии несомненно положительно сказались на его влиянии и международном престиже, ему будет непросто сохранить в среднесрочной перспективе равноправный диалог с таким количеством участников, имеющих разные и даже противоположные интересы. Вовлеченность России в сирийский кризис может способствовать возникновению ее новых интересов на Ближнем Востоке в связи с той ролью гаранта безопасности, в которой Москва постепенно начинает выступать на региональной арене.

Сноски:

1. В этом отношении документ сохраняет приоритеты, перечисленные в его предыдущей редакции от 2013 г. См. «Концепция внешней политики Российской Федерации (утверждена Президентом Российской Федерации В.В. Путиным 30 ноября 2016 г.)», http://www.kremlin.ru/acts/bank/41451 

2. В 2009 г. оспаривались президентские выборы в Иране, на которых победил Махмуд Ахмадинежад. В Москве в 2012 г. на Болотной площади прошли митинги в знак протеста против результата парламентских выборов.

3. В интервью, данном 27 декабря 2016 г. агентству «Интерфакс», Сергей Лавров заявил: «Они [Ирак и Ливия], равно как и Сирия, стали жертвами “геополитической инженерии”, близоруких, зачастую корыстных действий, направленных на смену неугодных режимов, навязывание своих моделей развития и ценностей без учета национальных традиций и особенностей». 4. Оценки Всемирного банка, цитируемые экспертами Клуба «Валдай», февраль 2017 г.